Во славу Отечества! - Страница 6

Телеграфист тревожно пискнул и попытался помешать исполнить приказ капитана но, натолкнувшись на кулак офицера, моментально сложился пополам, навалившись своим телом на откидную крышку деревянного барьера. Отчаянно пытаясь ухватить ртом спасительный воздух, он со слезами на глазах глядел, как грубые солдатские руки, тащили куда-то прочь его любимую, которая слабо пыталась сопротивляться и только жалобно кричала ему: — Митя, Митя!-

— Ну что ты, что ты, Митя, — дурашливо говорил капитан, ласково удерживая в своих руках дёргающегося телеграфиста, — дело то житейское. Засохли, понимаешь, мои орлы от фронтовой жизни, совсем засохли. Ну, ты, как мужчина меня ж понимаешь. А тут девка такая справная: грудь высокая, тело крепкое, сам понимаешь!-

Митя попытался освободиться из объятий Покровского, но тот немедленно сильным рывком приложил телеграфиста лицом к тяжелой дубовой панели барьера. Не останавливаясь ни на мгновение, он тут же поднял свою жертву, радостно убедившись, что у телеграфиста разбиты только губы, нос и ничего более. Жестко ухватив несчастного юношу за воротник, капитан приблизил его к себе, глядя на Митю горящим безумным взглядом.

— А там, в вагоне у меня пятьдесят человек и уверяю, дорогой, что никто, никто из них не откажется, — говорил он проникновенным голосом, от которого в голове у юноши разом возникли картины одна ужаснее другой, — если она выживет после этого, то виноватым будешь только ты, и никто другой.-

— Как это! — отчаянно пискнул сквозь разбитые губы телеграфист, моментально представляя себе еще чудовищнее картину своего будущего.

— А только благодаря твоему упрямству, — холодно бросил Покровский и, не выпуская из рук шею юноши, подтащил его к окну, — гляди, гляди, как её ведут на позор и всё из-за тебя. Только ты своим дурацким желанием поиграть в большую политику заставляешь меня отдавать невинную девушку на поругание. Но ты можешь её спасти. Я прикажу вернуть её обратно, если ты дашь связь со ставкой.-

Телеграфист заколебался, и Покровский безжалостно добавил:

— Смотри, смотри, как следует, быть может, в последний раз. Как только её втащат вагон, я буду уже бессилен.-

— Хорошо! Будет тебе связь! — хрипло выкрикнул телеграфист.

— Вот и молодец, вот и умница, — капитан оставил юношу и выглянул наружу,

— Свиридов, отставить веди обратно!-

Прошло несколько минут, и телеграфный аппарат извлек из своих недр следующие новости. Всё было гораздо хуже, чем предполагал Покровский. Северный фронт лихорадило, и Корнилов по-прежнему не мог покинуть свою ставку. Корпус генерала Краснова в полном составе плотно застрял под Псковом. Его энергично атаковали антивоенной риторикой агитаторы, стремясь перетянуть на свою сторону рядовой состав.

Генерал Крымов отчаянно пытался собрать под Лугой разрозненные силы своей дивизии, чтобы предпринять пеший поход на столицу. Его тоже энергично атаковали эмиссары Временного правительства и большевиков. Единственной радостной вестью была сводка с фронта: 12 армия сдержала натиск немцев, и они не смогли развить свой успех после взятия Риги.

— Что здесь происходит, милостивый государь? — раздался за спиной Покровского возмущенный, хорошо поставленный начальственный голос. По своей силе и привычке повелевать нерадивыми подчинёнными, он по военным меркам, был никак не ниже полковничьего уровня, чуть-чуть недотягивая до генеральского положения. Даже стоя спиной к голосу, капитан великолепно почувствовал, что в телеграфном зале появилась главная власть этой станции, её царь и бог.

Униженный Митя пугливо сжался на своём стуле, и в его глазах отчётливо были видны два противоречивых по своей природе чувства: страх перед начальством, и надежда на свою защиту перед распоясавшимся солдафоном, столь чудовищно разрушившего тихую жизнь маленькой станции.

Однако капитан не удостоил своим взглядом говорившего человека, спешно дочитывая последние слова с бумажной ленты. Начальник станции, а это был именно он, угрожающе засопел, увидев в руках офицера телеграфную змейку, и бросил такой уничтожающий взгляд на Митю, от чего бедный человек сразу стал меньше ростом.

— Гринев! Почему посторонние пользуются служебным телеграфом! — раскатисто выстрелил начальник станции, буквально испепеляя своим гневным взглядом несчастного юношу.

— Митя здесь совершенно не виноват, многоуважаемый Акакий Никодимович, — дружелюбным голосом пропел Покровский, аккуратно пряча в карман ленту. Он уже понял, как себя следует вести перед своим главным противником, который в своем демократическом запале, получив телеграмму от самого Керенского, уже ничего на этом свете не боялся, — просто я очень настойчиво попросил его, и, как благородный человек, он не смог отказать мне в этой просьбе.-

— Прекратите паясничать, милостивый государь, подобно уличному гаеру, — властно отрезал оскорбленный начальник станции, — и не позорьте мундир офицера, который Вы носите. В Вашем распоряжении осталось ровно пять минут, после чего Вы становитесь контрреволюционером со всеми вытекающими отсюда последствиями.-

— Ну, зачем же такие грозные слова, дорогой мой Нил Саватеевич, — продолжал куражиться капитан. Он старательно распалял душу местного властителя, стараясь сбить его важный государственный тон: — Контрреволюционер, ну какой может быть контрреволюционер из человека, который вот уже три года кормит вшей в окопах во славу своего Отечества.-

— Скоморох, шут балаганный! — бушевал начальник станции, вспоминая все возможные эпитеты, подходящие к данному моменту. Но его гневные излияния были прерваны появлением двух солдат, которые привели обратно дрожащую, словно лист девушку.